Самые сложные и невероятные дела, как показывают в кино, могут распутать следователи при помощи новейшей криминалистической техники. На практике число «невероятных» дел не так велико, техника хоть и помогает, но без умения работать с людьми может оказаться бесполезной, а работа над уликами обрастает еще и ворохом бумаг, о чем не говорят в фильмах. Егор Богданов, старший следователь череповецкого отдела областного управления Следственного комитета, специально для cherinfo.ru приоткрыл некоторые тайны следствия и сопоставил свою работу с киногероями.

— Егор Романович, вы помните свое первое дело?

— Первых дел у меня было два, но наиболее запомнилось изнасилование, сопряженное с угрозой убийством. Мужчина прямо на улице изнасиловал ранее незнакомую женщину, угрожал ее убить. Обвиняемый вины не признавал, всячески противодействовал следствию, но показаниями свидетелей и иными материалами уголовного дела он был изобличен. Важным оказалось и то, что он был задержан полицией в том же районе спустя короткое время после случившегося. По данному факту он был осужден. С 2012-го года, когда я сюда пришел, я расследовал уже 92 дела. Сейчас в основном занимаюсь расследованием уголовных дел, совершенных в условиях неочевидности, и проверкой материалов по без вести пропавшим. В народе первые дела называют «глухарями».

— То есть вы берете дело и заранее знаете, что вряд ли установите преступника?

— Нет, это означает, что я беру дело и не знаю лицо, причастное к совершению преступления. Вся наша работа совместно с уголовным розыском нацелена на то, чтобы это лицо установить. Как только появляется лицо, дело становится «светлым», если говорить на жаргоне. Раскрывается у нас почти все. Основная проблема в том, что нужно отработать большое количество версий. Непонятно не только, кто совершил, но и почему. Мы создаем большой поверсионный план, устанавливаем круг общения потерпевшего или погибшего и так далее. Планируем по каждой версии проведение определенных мероприятий. Каждая версия должна быть полностью отработана.

— И как можно быстрее?

— Любое убийство — и ты точно двое-трое суток не спишь. Много времени занимает осмотр места происшествия, подготовка и назначение экспертиз по изъятым объектам: одежда, срезы ногтевых пластин, смывы с рук подозреваемого и так далее. Это комплекс экспертиз. Изымается орудие убийства, если оно есть, и устанавливается, этим ли орудием совершено преступление. Да, сделать все это нужно как можно быстрее.

— Это правда, что по волоску на одежде вы можете раскрыть преступление?

— Можем, но не так быстро, как показывают в сериалах. Мы активно используем криминалистическую технику. Можем по ДНК сопоставить объекты. У меня есть уголовное дело: человек скончался, предположительно, в 2007 году. Были обнаружены его костные останки. При помощи экспертизы ДНК мы достоверно установили его личность спустя восемь лет. Выяснили, что это насильственная смерть. Сейчас ищем убийцу. Когда расследуем дела, мы также смотрим технические ресурсы: планшетные ПК, мобильные телефоны и так далее. Проверяем их, восстанавливаем стертую информацию с устройств. Вот недавно восстановили интересную запись телефонных переговоров. Владелец планшета зачем-то записал разговор, а потом его удалил. Мы восстановили запись, а там обсуждалось совершение преступления. Само наличие сотового телефона у человека значительно упрощает поиск и обнаружение человека. Мы активно работаем со специальными техническими службами, запрашиваем через суд разрешения на эти мероприятия.

— Вы также работаете с несовершеннолетними, есть какая-то специфика в делах с их участием?

— Это как раз категория, которая часто проходит по материалам о без вести пропавших. Родители беспокоятся, если ребенок ушел из дома, сразу заявляют в полицию. Непосредственно я руковожу следственно-оперативной группой, могу отдать указание развернуть поисковую операцию. Но отмечу, что я не помню случаев, когда бы в отношении несовершеннолетних совершалось какое-то преступление. В основном уходят из дома из-за каких-то своих проблем, проблем в семье. Тем не менее, мы каждый раз выясняем все обстоятельства. В случае, если речь идет о преступлении, которое совершил сам подросток, то там специфика есть. Например, обязательна психолого-психиатрическая экспертиза. Очень большое количество участников нужно обеспечить для проведения следственных действий: при допросе должны присутствовать родители или законные представители, защитник, педагог, психолог. Продолжительность следственных действий ограничена по времени. Все допросы несовершеннолетних мы обязаны снимать на видео.

— Если без вести пропадает взрослый, то это тоже, как правило, не криминал?

— Чаще всего да, но по взрослым уголовные дела возбуждались: люди пропадают из-за квартир, машин, денег. Иногда приезжаешь в квартиру пропавшего, а там лужа крови — все сразу понятно.

— На допросах подозреваемых все еще «колют» или тактика изменилась?

— Об этих методах я, конечно, слышал, но в практике они уже давно не применяются. Я стараюсь со всеми разговаривать одинаково. Не имеет значения, кто перед тобой, ведь у всех есть права, эмоции. Да, мне нужно получить необходимую информацию, но не всегда человек готов сразу все рассказать. Мы пытаемся не «колоть» и не хитростью взять, а разговаривать исходя из имеющейся информации. Ну, не расскажет — докажем иными способами. Признание на самом деле не играет ключевой роли. Все доказательства будут в суде оцениваться в совокупности. Есть ведь и «светлые» дела, где человек установлен сразу, но его вину все равно надо доказать. Тяжело ли психологически? Я уже привык. Если ведешь себя с человеком нормально, уважительно, не унижаешь его, то и он к тебе так же. Кричать, давить — и незаконно, и зачем? Я все равно добьюсь результата.

— Можете вспомнить самое сложное свое дело?

— Одновременно в производстве у каждого следователя до 10 уголовных дел, но самое сложное я вспомнить могу. Это было в 2013 году — развратные действия в отношении несовершеннолетних, трех мальчиков. Восемь месяцев шло следствие, подозреваемый оказывал активное противодействие. Пытался даже сымитировать самоубийство находясь в Кувшиново на стационарной психолого-психиатрической экспертизе. Признан был вменяемым. Я не могу сказать по понятным причинам, какие именно действия он совершил, у него специфические интересы. У него были адвокаты из Петербурга, деньги у него на них имелись. Дали ему 5,5 лет из 13 возможных с учетом возраста. На момент ареста ему было 58 лет, сейчас он отбывает наказание в колонии.

— Случается, что участники уголовного процесса благодарят вас за работу?

— Не часто, но бывает. Запомнилось, как приходила мать погибшего, сказала спасибо за то, что нашли преступника. В прошлом году на улице Моченкова в результате конфликта мужчина выстрелил из пневматического пистолета в прохожего, пуля попала в сердце. Через некоторое время потерпевший скончался. Было возбуждено уголовное дело. Месяц мы искали злоумышленника, но нашли, доказали его вину. Сейчас он осужден.

— Насколько ваша работа похожа на сериалы про ФЭС и подобные?

— Я один раз эти фильмы посмотрел и больше не смотрю. Это неправда, конечно, — не так все. Возможно, плохие консультанты у тех, кто снимает такие фильмы, но у нас все по-другому. Хотя люди, которые с нами общаются, они иногда ориентируются на эти фильмы. Говорят: «А вот по телевизору вот так!» Про ФЭС особенно популярен сериал, нас все время спрашивают насчет того, чтобы по волоску за 15 минут найти убийцу. Как я уже говорил, сделать это мы можем, но генотипоскопическая экспертиза занимает отнюдь не 15 минут. Бывают ситуации в духе «Я требую адвоката!» Бывает и так, что появляется адвокат и все меняется: человек просто отказывается давать показания. Но в целом у нас с адвокатами нормальные отношения. Они не на стороне следствия, но они относятся к нам адекватно. У нас со всеми хорошие отношения в рамках закона.

— Насколько тяжело стать следователем Следственного комитета?

— Могу сказать только за себя. Я пришел сюда на практике в институте в 2008 году. Практику проходил еще в СК при прокуратуре, и мне очень понравилось. Существует институт общественного помощника следователя, я прошел проверку и стал таким помощником. На общественных началах я выполнял поручения следователя. Разносил повестки плюс была учеба делопроизводству. Здесь достаточно сложное делопроизводство, на каждую бумагу есть свой регламент. Мне это нравилось, я ведь также выезжал на места происшествий, много времени уделял работе с документами. Был зачислен в кадровый резерв службы, а потом и принят на работу. Следователем стал с 2012 года, то есть работаю три года. Сейчас уже старший следователь, недавно получил звание старшего лейтенанта юстиции.

— Эта работа меняет в лучшую или худшую сторону?

— В лучшую сторону, как ни странно. Зачем меняться в худшую? Я стал серьезнее, дисциплинированнее. Ответственнее к своим словам, к своим действиям. Да, есть напряжение, но здесь все психологически устойчивые. Если ты не будешь устойчив, то здесь не выжить, все работают одинаково, нагрузка у всех одна и та же. В нашей работе главное — выспаться. Я получаю удовлетворение от того, что делаю, особенно, если расследование завершено, и человек получает заслуженное наказание. Особенно радует, когда приговор состоялся несмотря на противодействие, на все помехи. По всем делам, которые я направил в суд, у меня нет сомнений в виновности того или иного лица. Я полностью уверен, что именно эти люди совершили преступление.

Василий Корешков